В 90-х годах подарила мне судьба поездку на Украину, где нам, самарских журналистам, посчастливилось побывать не только в Киево - Печерской Лавре, в Бабьем Яре, но и в музее народной архитектуры и быта, что под Киевом. Это великолепный архитектурно-ландшафтный комплекс под открытым небом, где собраны воедино экспонаты всех историко-этнографических районов Украины. На территории примерно в полторы сотни гектаров нашли свой последний приют около трехсот уникальных экспонатов архитектуры. И надо было видеть, с каким восхищением, удивлением мы разглядывали милые украинские хатки, воочию увидели, каким был крестьянский быт, какими ремеслами владели древние русичи. Нас поразила великолепная коллекция глиняной и деревянной посуды, мебели, одежды, народных музыкальных инструментов. Здесь, в глинобитных хатках, как и несколько сотен лет назад, был устроен быт крестьян, и пожилые смотрительницы этого «царства-государства» исполняли для себя ( а может быть и на погляд экскурсантов) привычную домашнюю работу. Каким же родным и знакомым повеяло от стен, вымазанных и выглаженных, может быть, руками далеких прабабок по отцовской линии, родившихся на этой земле. Так же, как и в моем детстве, певуче скрипела прялка у печки. Вжикала на дворе коса, сметая в мелкие рядки отросшую мураву и калачик. Дымилась, доходила на таганке полевая каша - кулеш… Мы отщелкали не один десяток метров фотопленки, выбирая самые живописные местечки этого удивительного уникального музея, и по возвращении долго еще хранили в памяти неповторимое чувство, связанное с чем-то до боли родимым, узнаваемым и безвозвратно ушедшим в другое время. Прошли годы, и однажды всплыли в памяти, словно кадры из полузабытого фильма, картинки далекого детства. Начало лета. Теплынь. На огородах уже проклюнулись четкие ряды картошки. В рассадниках ждут своего часа помидоры, капуста, готовятся к посадке огуречные грядки. Сплошным ковром зеленеют луковые делянки. И вот, пока не подоспела другая срочная работа, как прополка, прореживание морковки и свеклы, у нас в деревне устраивали помощь (помочи или толоку, пособленье или подмогу). С осени, а то и раньше заготовленные бревна раскатывали по лужайке и приглашенные мастера плотницкого дела, их помощники соображали, какой камень да с какой горы лучше всего подойдет под фундамент будущей избы, как положить, вывести самый первый угол, чтобы непоколебимым было ее основание, а значит, а сама жизнь новоселов. Все эти споры-советы-разговоры как-то пролетали мимо наших ушей. Нас больше всего интересовали янтарно - душистые стружки, летящие из-под рубанка. Подставив ладошки под поющую дискантом пилу, мы набирали горсти свежих опилок и обсыпали друг друга словно новогодним конфетти. А еще нам поручали собирать вокруг стройки щепки для растопки печки. Мы набирали полные тазы этого, как говорила мама, «добра», складывали где-нибудь на сквозняке, чтобы быстро просыхало. Всем «миром» изба строилась, поднималась к вековым ветлам на удивление быстро, споро, волшебно превращаясь из едва обозначенного нижними венцами четырехугольника в крепкое и надежное жилище для многодетной семьи. Самым важным считались подъем и установка матицы - центральной потолочной балки. Не меньшей виртуозности требовалось для того, чтобы подвести сруб под крышу. Ставились, выравнивались стропила. Постепенно передние и боковые стены в самом верху опоясывали гладко струганные доски фронтона. А между тем мужчины – помочане набивали обрешетку, в потолке выводились на верх кирпичные трубы печи и голландки. Так постепенно вырисовывалась крыша с обязательным коньком с восточной стороны. Через недельку-другую появлялись косяки, рамы – пока без стекол. Ладился потолок из материала, что удалось припасти,- у кого из тонких и ровных жердей, а у кого- из прочных и гладко оструганных досок. Череда дел в поле, на сенокосе, в лесу, на огородах на все летние месяцы приостанавливала строительство нового дома. Но, как только управлялись с копкой картошки, как только затихал стук веялок на току, а с полей уходил последний трактор и комбайн, тут же возобновлялись помочи. В это же время наступал черед для бабьей работы, хотя и мужикам хватало дел. В их обязанности входила забота о глине - найти подходящую по жирности и вязкости,подвезти старую измельченную солому, подыскать покладистую лошадку, а то и пару, чтобы замесить огромный, в полдвора, кружак для будущего одеяния избы. …Гоняют коняг до седьмого пота, подворачивая вилами с краев на середину непромешанные глиняные лепехи, подливая воду в серединку из ведер и бадеек, подсыпая тут и там соломенное крошево. Жмокает и хлюпает под копытами желто-коричневая замеска, постепенно приобретая вид хорошо промешанного теста - в меру вязкого и бархатистого на ощупь. Чтобы масса не заветрила, ее покрывают сырой соломой или влажным полотнищем, мешками или плохой одежонкой. Но это будет чуть попозже. Накормив всех, кто пришел в этот день помогать новоселам, а в первую очередь - ребятню, хозяйка с хозяином просили нас немного «поплясать» на круге - для удачи и легкого зачина. Мы легкомысленно пускались в «плавание» по блестящему от жирной глины кружаку и тут же увязывали в его недрах под самые жопенки. Пересмеиваясь, поддерживая друг друга, а то и подталкивая как бы ненароком, мы с трудом выволакивали ноги, продирались к середине, а оттуда – к краям, кружа, как шаманы, в каком-то неведомом нам танце. Именно после нашей легкой пробежки и топтаний начиналась та самая работа, ради которой собиралась ко двору почти вся бабья рать нашей деревни. На их сильные руки теперь вся надежда. Операция- самая ответственная- первая промазка «под кулаки», когда глиняный раствор со всего размаха буквально вбивается в межбревные пазы-расщелины, старательно выравнивая под следующий этап. Вторая мазка называлась «под пальцы». Тут требовалась уже более тонкая, «ювелирная» отделка. Глину, смешанную с половой, втирали , разглаживая ладонями так старательно, что самая загрубевшая кожа на руках истончалась до нежно-розового блеска. Но кто тогда обращал внимание на саднящую боль в руках, ведь рядом трудились родные, соседи, друзья, все деревенские ребятишки, которые и раствор подносили, и водичку из ближней речушки таскали, и мочальные кисти промывали. Работы хватало всем. Если погода стояла ясная, сухая, оштукатуренные стены просыхали ровно, без лопин и проседаний. Собиралась еще одна подмога – для «гладкой» мазки. Тут уже в глину добавляли, кроме половы, кизячную пыль или крошку. Самые домовитые и старательные, полагаясь уже на собственные силы и возможности, проводили и четвертую мазку, аккуратно нанося на стены с помощью мягкой тряпки глину-серовку, которую привозили из-под речной кручи. Мяли ее как тесто, скатывая в шары, сушили, потом просеивали через крупное сито. Стены после наведения такого лоска становились серебристо гладкими, атласно бархатистыми. Но и это еще не было полным завершением внутренней и внешней отделки избяных стен. С ближней к нашей деревне станции Саракташ привозили белую и красную глину, которая служила основным сырьем для тамошнего фаянсового завода. Продавали ее местным жителям в обмен на картошку, зерно или семечки. После того, как комья белой глины размокали окончательно, ее доводили до нужной густоты и, осмолив на раскаленной плите мочальные кисти, начинали побелку. Синьку в эту удивительную глину можно было и не добавлять. Свежевыбеленные стены отливали нежной голубизной и почти не пачкались, ибо наши хитромудрые хозяюшки разводили глину обратом, подсыпая для надежности немного соли, добытой в Соль-Илецком карьере. Как-то я прочитала, что нет цены той глине и соли, которые по определению специалистов, способны исцелять многие недуги. Таким же манером, но с меньшим количество глины обмазывали накатные потолки. Особенно тщательно выбеливались передние комнаты. Забегая вперед, скажу, что их всегда украшали батистовые шторочки с выбитыми узорами райских цветов и птиц. В простенках между окнами закреплялись вышивки крестом или гладью с сюжетами из сказок братьев Гримм. Передний угол, убранный рушниками и расшитыми особым узором занавесками, занимала икона. В каждой сельской семье был свой покровитель, в нашей - Николай Угодник. С особым тщанием и пристрастием хозяйки следили за печами- «кормилицами». Кстати, право закладки будущего очага всегда принадлежало хозяину. Он и делал основание для печи- опечек - в форме дощатого ящика, куда плотно набивался глиняный раствор. По возможности старались ставить кирпичную печь, для чего приглашали мастера. Но в основном, многие полагались на свои руки да умение самостоятельно справлять любую работу. Печка - барыня располагалась на половине задней избы, у западной ее стены. Наша матушка каждый день подбеливала ее, прихорашивала, украшая голубой майоликой, охристыми или суриковыми узорами подводила низ печки, стараясь чаще менять занавески над лежанкой. Но вернемся к новоселам, которые, продав по осени бычка или зарезав кабанчика, устраивали пир на весь мир, приглашая к столу всю деревню. Особой чести удостаивались мастера по плотницкому и столярному делу, печники, кровельщики. Для детворы накрывался другой стол – с компотом и квасом, пирогами и блинчиками, ватрушками и плюшками. Звенели под сводами нового дома песни, постанывали под ногами неутомимых плясунов свежеструганные доски. И пусть еще не были готовы сенцы, не вставлены вторые рамы, а вместо табуреток приспособлены старые леса, главную-то, слава Богу, работу справили без большого надрыва и не в одиночку, а с людьми, как положено. Значит, стоять дому долго, быть в нем гостям только желанным и справлять под его теплой крышей свадьбы и крестины, проводы и праздники, а когда придет время, и поминки - на то и жизнь. Тепло десятков рук, биение многих сердец, соединенные в стенах, сплетениях стропил - все это давало крепкость и надежность Дому, куда всегда хотелось придти, приехать, приютиться, где бы ни заплуталась твоя душа. Нет уж родимого родительского дома, который строился в год нашего с братиком-двойняшком появления на свет. Истаивает, убавляется избами, подворьями милая наша деревенька. И в памяти нашей постепенно тускнеют от времени образы старых хаток. И как же прав был поэт, однажды заметивший с грустью: Ах, если б нам Еще немножко Того песка, и той воды, И ту веселую дорожку Где наши прежние следы.
Антонида Бердникова (Баранова). Город Нефтегорск, Самарская область.
ИЗБЕНКА МОЯ ДЕРЕВЯННАЯ